![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
kotomyshЧто это было? Я не знаю. Мне не составит труда набросать пару десятков версий, только зачем?
Был он старше меня на два года и был он дурак. Ну вот, не совсем вопиющий торжествующий и фееричный дурак, а так, средненький дурачок, глупый и насчастливый, как медведь Мересьева.
Но когда он заметил и оценил мою привлекательность, я еще не знала о нем ничего. Мы познакомились в гостях, где за какую-то ердунду не то чтобы подрались, а так, повозились.Так что его тепло, аромат его тела и объятия его рук, отнимающих спрятанную за спиной игрушку, горячее дыхание и хриплый шепот я узнала раньше, чем его фамилию. Он был старше, а мне было 10.
Он с удивлением сделал пару замечаний обо мне, я зарделась и прельстилась, как и положено юной барышне. Я до сих пор превыше любой лести и всех вместе взятых комплиментов ценю это мужское удивление, кооторое звучит в голосе и читается в словах: "надо же, а ты... "
Он был моим форс-мажором. Трижды в жизни я теряла способность учиться, хватала двойки и чуть не вылетела из института благодаря хаосу им создаваемому. Не больше часа требовалось для того, чтобы на следующие полгода превратить меня в томно улыбающийся кабачок. Может, он содержал в себе идеальный набор признаков для жизнеспособного потомства? А может просто никого более приличного не оказалось в радиусе доступности?
Рядом с ним я лишалась воли, будь он постарше, все могло запутаться и покруче, но мне было 10 и ничего, кроме жара, истомы, желания обнять его и раствориться, слиться в единое нечто. Потом, когда мне будет 19, я найду название этому чувству.
А пока, из своего детского лексикона я извлекла единственное подходящее понятие. Так и остался он в моих летописях под грифом "первая любовь".
У него был удивительный голос, одновременно и пьщнящий и пошлый, вызывающий неловкость, напоминающий нарочито сдавленный голос советского Жюлена Сореля, да и манеры были схожими. Николай Еременко, Родион Нахапетов и Игорь Кеблушек - термоядерная смесь сентиментального дурновкусия и слащавой мелодрамы.
Эмоций он вызывал в избытке, через край и мне во вред. И если бы это была только эротика с романтикой! Ему я обязана первым отвращением, первой горечью предательства, разочарованием, яростью, презрением, обидой, я страдала от стыда за него и от стыда за то, что ничего не могла с собой поделать.
Теперь, будучи взрослой, я понимаю: нельзя любить того, кого стыдишься.
А тогда я просто не знала ни имени своему чувству, ни объяснения его поступкам, ни ответа на вопрос, почему мне так тошно, и чем ближе, тем противнее. Чувства не обманывали меня. По крайней мере, в части отвращения. А впрочем, и в части томления: надо думать, у нас был бы прекрасный секс... Если бы, конечно, он не испортил все, ляпнув очередную неуместность. Если бы секс был, это явилось бы неким логическим завершением истории, и я, наверное, прозрела бы раньше. Но секса не случилось, вдобавок он трагически погиб, и я долгие годы находила его в своих снах. В юности я романтизировала то, что сейчас брезгливо стряхнула бы с кончиков пальцев. Я любила в нем то малое, что было в нем хорошего.
А вобщем, был он дурак и дрянь, как ни печально это признавать за первой любовью.
Был он старше меня на два года и был он дурак. Ну вот, не совсем вопиющий торжествующий и фееричный дурак, а так, средненький дурачок, глупый и насчастливый, как медведь Мересьева.
Но когда он заметил и оценил мою привлекательность, я еще не знала о нем ничего. Мы познакомились в гостях, где за какую-то ердунду не то чтобы подрались, а так, повозились.Так что его тепло, аромат его тела и объятия его рук, отнимающих спрятанную за спиной игрушку, горячее дыхание и хриплый шепот я узнала раньше, чем его фамилию. Он был старше, а мне было 10.
Он с удивлением сделал пару замечаний обо мне, я зарделась и прельстилась, как и положено юной барышне. Я до сих пор превыше любой лести и всех вместе взятых комплиментов ценю это мужское удивление, кооторое звучит в голосе и читается в словах: "надо же, а ты... "
Он был моим форс-мажором. Трижды в жизни я теряла способность учиться, хватала двойки и чуть не вылетела из института благодаря хаосу им создаваемому. Не больше часа требовалось для того, чтобы на следующие полгода превратить меня в томно улыбающийся кабачок. Может, он содержал в себе идеальный набор признаков для жизнеспособного потомства? А может просто никого более приличного не оказалось в радиусе доступности?
Рядом с ним я лишалась воли, будь он постарше, все могло запутаться и покруче, но мне было 10 и ничего, кроме жара, истомы, желания обнять его и раствориться, слиться в единое нечто. Потом, когда мне будет 19, я найду название этому чувству.
А пока, из своего детского лексикона я извлекла единственное подходящее понятие. Так и остался он в моих летописях под грифом "первая любовь".
У него был удивительный голос, одновременно и пьщнящий и пошлый, вызывающий неловкость, напоминающий нарочито сдавленный голос советского Жюлена Сореля, да и манеры были схожими. Николай Еременко, Родион Нахапетов и Игорь Кеблушек - термоядерная смесь сентиментального дурновкусия и слащавой мелодрамы.
Эмоций он вызывал в избытке, через край и мне во вред. И если бы это была только эротика с романтикой! Ему я обязана первым отвращением, первой горечью предательства, разочарованием, яростью, презрением, обидой, я страдала от стыда за него и от стыда за то, что ничего не могла с собой поделать.
Теперь, будучи взрослой, я понимаю: нельзя любить того, кого стыдишься.
А тогда я просто не знала ни имени своему чувству, ни объяснения его поступкам, ни ответа на вопрос, почему мне так тошно, и чем ближе, тем противнее. Чувства не обманывали меня. По крайней мере, в части отвращения. А впрочем, и в части томления: надо думать, у нас был бы прекрасный секс... Если бы, конечно, он не испортил все, ляпнув очередную неуместность. Если бы секс был, это явилось бы неким логическим завершением истории, и я, наверное, прозрела бы раньше. Но секса не случилось, вдобавок он трагически погиб, и я долгие годы находила его в своих снах. В юности я романтизировала то, что сейчас брезгливо стряхнула бы с кончиков пальцев. Я любила в нем то малое, что было в нем хорошего.
А вобщем, был он дурак и дрянь, как ни печально это признавать за первой любовью.